Молитва серафима тяпочкина

Старец Серафим Тяпочкин

Серафим Тяпочкин — старец и великий молитвенник земли русской. Он духовно воспитывал и поддерживал архиереев, священников, мирских людей из самых разных слоев общества. Отец Серафим подвергся гонениям со стороны советской власти, прошел лагеря, многие тяжелые испытания. Но при этом не переставал утешать, исцелять, наставлять к покаянию и спасению.

Житие

Дмитрий Тяпочкин родился в 1894 году в Варшавской губернии. Семья его была знатной, дворянской. Хотя родители Дмитрия были благочестивыми людьми, но в родстве у него никого не было из духовного звания. Однако мальчик с самого раннего детства тяготел к духовной жизни.

Однажды отец привел его на богослужение, в котором участвовали ученики духовного училища. Это событие произвело на его детскую душу глубокое, неизгладимое впечатление. Он помнил, как на том богослужении поразила его икона, которой прежде он никогда не видел.

Возле нее впечатленный отрок простоял все богослужение. Он стоял и думал, что хочет быть таким как этот святой. Это была икона преподобного Серафима Саровского.

Духовное образование

Дмитрий уговорил отца определить его в духовное училище. Желание его было исполнено. В 1909 году Дмитрий Тяпочкин стал учащимся духовного училища города Новый двор Варшавской губернии. В духовной семинарии он окончательно укрепился в стремлении пастырства. Его духовная настроенность не укрылась от взора окружающих его наставников.

Интересно! Целеустремленного семинариста принял под духовный отеческий кров незабвенный отец ректор семинарии архимандрит Серафим. По его благословению, по окончании семинарии, юноша был направлен в московскую духовную академию.

Но не долго судил Господь пребывать ему в стенах сего богоугодного заведения и Троице-Сергиевой лавры. В том же году, что Дмитрий поступил (1917 г.), академия была закрыта новой, безбожной властью.

Другие православные старцы:

Одним из преподавателей в духовном заведении был знаменитый богослов и ученый, историк и писатель, Павел Флоренский. Но его рациональный подход к пониманию истории и духа человеческого не нашли отклика в душе Дмитрия. Ибо юноша был склонен к сердечным, к тому, что проповедовал на земле Русской тот святитель древней Руси, чье имя носит лавра.

Начало пастырского служения, арест, ссылка

Вскоре после выхода из академии, Дмитрий познакомился со своей будущей супругой, и они обвенчались. В том же году, 18 декабря 1920 г., Дмитрий Тяпочкин принял сан священства в Днепропетровске, в Свято-Тихоновском женском монастыре.

До войны служил в Днепропетровской области. В 1933 году овдовел, оставшись с тремя дочерьми. В постигшем вдовстве уразумел промысл Божий. Иночество стало заветной мечтой, как в годы юности — пастырство. В 1941 году был арестован и сослан в лагеря на долгие годы.

Начало его пастырского служения совпадает с самыми трудными годами борьбы безбожной власти с церковью. Хитон церкви был раздираем обновленчеством, самосвятством, расколами различных толков. И отец Дмитрий вместе со многими другими священниками, верными своему долгу, отстаивали чистоту православного учения.

В те годы, когда закрывали храмы, отец Димитрий продолжал служить. То в одном месте, то в другом. Когда донесли властям, пришлось ему скрываться. На первый раз удалось спрятаться от ареста, в поле. Переехал в другое село и продолжал совершать службы тайно. Но слежка продолжалась. Нашли, арестовали, получил десять лет ссылки в далеких лагерях Казахстана, в Степлаге.

Когда срок подошел к концу, следователь поинтересовался у отца Димитрия, что собирается на воле делать. На что тот ответил, что как служил, так и будет служить. Дали еще пять лет ссылки в Красноярском крае. В последние годы своей жизни батюшка своим духовным чадам чуть приоткрыл крупицы из пережитого в те годы. Если бы не две посылки от знакомых из Днепропетровска на место ссылки, он бы умер с голоду.

Или же еще случай. Находясь в отдаленном месте лесоповала, остался один. Непогода усиливалась, тропинки замело. Темнота, холод окончательно перекрывали дорогу к лагерю. Продрогший, совсем обессилевший, превозмогая боль, отец Димитрий с глубокой верой горячо помолился Господу, Владычице, своим небесным заступникам. И сам не зная как через некоторое время оказался на территории лагеря.

Возвращение к пастырскому служению

Вернувшись, отец Димитрий служил на нескольких разных приходах в Днепропетровской, Запорожской областях. Затем был назначен настоятелем кафедрального собора в Днепропетровске. Проповеди и сама личность батюшки привлекала к себе много людей, которые стекались к нему на службы со всего города, области. Это вызвало беспокойство у властей и отцу Димитрию предписали покинуть город, лишив его регистрации.

Батюшка отправился в Москву и нашел там для себя помощь и поддержку в лице епископа Курского и Белгородского Леонида. В 1960-61 гг. он пригласил батюшку служить в свою епархию. Посвятил его в монахи, а затем возвел в сан игумена. Отец Димитрий при постриге попросил дать ему имя Серафима Саровского, которого с детства почитал покровителем своим.

Церковь в селе Ракитное, куда батюшку в должности настоятеля отправили на служение, имела заброшенный вид. Проломленный купол, размытые стенные росписи, разбитые стекла. Две-три старушки, которые приходили на службу. Казалось, в таком положении надо было собирать средства, людей, материалы. Начинать восстанавливать храм.

Но отец Серафим молился, каждый день совершал службы. И вот в таких условиях, когда ничего не было, все постепенно стало устраиваться. Откуда-то взялись деньги, стали приходить люди, помогать, строить. И в храм стали приходить уже не несколько человек, а стали стекаться люди из окрестностей, из других городов, со всей России.

Важно! Молитвенная сила отца Серафима была просто неимоверная. По его молитвам исчезали невзгоды, печали, болезни. Он как бы забирал их, а взамен всем приходящим к нему людям давал радость и надежду.

Проповеди батюшки все очень любили слушать. Он говорил тихо, спокойно и доходчиво. При этом стояла глубокая тишина. Люди старались подойти поближе к батюшке. И тогда они видели, как из его глаз катились слезы. Он читал проповедь и плакал, и все плакали.

Последние годы жизни

21 год прослужил отец Серафим в Ракитном. Буквально с первых дней его служения в Ракитное потянулись почитатели и духовные дети. Любовь, которой было преисполнено его сердце, обнимала всех. Вокруг батюшки всегда был такой покой, радость, что не хотелось от него уезжать. Были и исцеления по его молитвам.

На восемьдесят седьмом году силы и здоровье батюшки были окончательно подорваны. Незадолго перед этим он перенес воспаление легких. Земная жизнь подходила к концу. Старец непрерывно молился, дух его был умиротворен и спокоен. Благодаря невероятной памяти, он мог мысленно проходить весь круг богослужений. Заповедал батюшка похоронить его у стен храма, настоятелем которого являлся два десятка лет.

В последние дни Великого поста 1982 года батюшку настигла тяжелая болезнь и на следующий день после Пасхи он мирно отошел ко Господу. До последних дней старец ежедневно причащался, владыка Хризостом с другими священнослужителями его соборовали.

Все рейсовые маршруты автобусов в с. Ракитное были отменены властями, но людей на похороны собралось все равно очень много. На их лицах была видна неподдельная любовь и печаль о дорогом их сердцу батюшке.

Писательская деятельность

Хотя старец и не оставил после себя книг, поучений. Но его жизнь, невероятные факты, присутствующие в ней, легли в основу многих произведений православной литературы. Старец был участником и одним из главных действующих лиц удивительного, непостижимого для человеческого события, потрясшего тогда всех советских людей.

Зоино стояние

Это случилось зимой 1955-56 гг., в декабре. В то время русская православная церковь стала объявляться врагом номер один. Хрущев обещал показать по телевизору последнего попа, а к 2000 году — каждому бессмертие, полученное благодаря достижениям науки. Верующих объявляли сумасшедшими, сажали, ссылали. Наверное, поэтому именно в те годы Господь и явил чудо, получившее название «Зоино стояние».

В одном из домов города Куйбышева началась молодежная вечеринка. Все были с парами, кроме одной девушки по имени Зоя. Тогда она стала танцевать с иконой Николая Чудотворца и окаменела. Это был не просто паралич, девушка вросла в пол. То есть живое человеческое существо как бы соединилось в неодушевленной материей, омертвело.

Вызвали «скорую помощь», врачи пытались изменить состояние Зои, но все было бесполезно. Хотели сделать укол, но игла гнулась, не входила в тело. Сама девушка была жива, у нее хорошо прослушивалось сердцебиение. Вокруг дома собирались толпы людей, желающих увидеть произошедшее чудо. Милиция пыталась разогнать любопытных, поливая их водой со шланга.

Тогда были приглашена группа священников. Но и они не смогли взять из рук окаменелой девушки икону. На праздник Рождества пришел к Зое сам отец Димитрий. Он помолился и смог взять у девушки из рук икону. Но опасаясь преследований от властей, факт пребывания отца Димитрия в том доме и его участие долго скрывались. Сама икона была передана батюшкой в храм, где и хранилась в алтаре.

Девушка так и осталась стоять. По преданию, сам Николай Чудотворец приходил к ней, чтобы избавить от окаменелого состояния. По молитвам святого, Господь принял покаяние девушки и избавил ее от окаменелости.

Наиболее известные книги о старце Серафиме Тяпочкине

О том чуде, которое произошло с окаменевшей девушкой и роли старца Серафима в этой нашумевшей истории, хорошо написал в своей книге «Стояние» протоиерей Н. Агафонов.

Еще одна книга вышла под авторством Н. Германского. Отец Николай служит настоятелем в Ракитском храме и долгое время собирал свидетельства очевидцев, современников старца, а также случаи исцеления и чудесной помощи по молитвам к батюшке. Все это он собрал воедино в своей книге.

Интересно! Биографическое повествование о старце «Неугасимый свет любви» написал иеродиакон Софроний (Макрицкий). В нем подробно изложен жизненный путь старца, приведены воспоминания о нем духовенства, мирян, знавших батюшку лично.

Почитание

Во дворе храма в с. Ракитное стоит памятник старцу. У северной стены алтаря, на его могилке всегда есть цветы. Бережно сохраняется келья батюшки. Здесь все, как было при нем: его мантия, митра, посох, иконы, у которых молился старец. Верующие нескончаемым потоком идут к его могилке.

В с. Ракитном уже много лет проводятся духовные вечера, посвященные памяти архимандрита Серафима Тяпочкина. На них собираются священнослужители, ученые, общественные деятели из разных уголков России и Украины, Белоруссии.

В день, когда отмечали 120-ую годовщину со дня рождения архимандрита Серафима, божественную литургию в Свято-Никольском храме возглавили митрополит Белгородский и Старооскольский Иоанн и епископ Губкинский и Гайворонский Софроний. И как часто здесь бывает, храм не смог вместить всех прибывших.

На заметку! Праздничные богослужения каждый год проходят в поселке Ракитное в день обретения мощей Серафима Саровского. После праздничной литургии и на могилке батюшки Серафима Тяпочкина совершается заупокойная лития. Для храма этот день давно стал вторым престольным праздником.

Здесь в этот день, 1 августа, собираются постоянные прихожане и многочисленные паломники, чтобы помолиться одному из самых почитаемых русских святых Серафиму Саровскому и отдать дань памяти известному старцу архимандриту Серафиму Тяпочкину, взявшего при пострижении имя великого святого.

Старец Серафим Тяпочкин являлся настоящим христианином, в котором воплотился образ Божий. Он стал образцом для подражания и, прежде всего, ярким примером любви. Всех приходящих к нему встречал с необыкновенной теплотой и радушием.

А его духовная мудрость, огромный жизненный опыт, помогли найти путь ко спасению многих десяткам и сотням людей. И сегодня старец с нами, как и раньше. Он молится за нас грешных, за благополучие белгородской и всей русской земли, за православную веру на ней.

Архимандрит Серафим (Тяпочкин): «…Я священник, служить намерен»

01(14).08.1894 г. — 19.04.1982 г.

В апреле 1982 года, на Светлой седмице, на Белгородском направлении творилось что-то невероятное. Рейсовые пассажирские автобусы на Ракитное были отменены, на южные поезда московского направления не продавали билетов до Белгорода. В толпе у билетной кассы кто-то объяснял причину переполоха: «Говорят, в Белгороде умер какой-то святой».

В те дни у «людей в штатском» был серьезный повод для беспокойства: когда пришла весть о кончине старца, архимандрита Серафима (Тяпочкина), провожать его, несмотря на все чинимые препятствия, собрались сотни людей. Воплощенной любовью, — вот кем он был для всех, кто имел счастье знать его при жизни… Один из тысяч русских священников, попавших под «Молох» неслыханных гонений, и один из немногих, кому довелось все вынести с упованием на Господа, кого так и не удалось ни убить, ни сломать.

«Стаж церковной службы — сорок второй год»

…Именно такой срок в 1962 г. указал о. Серафим в своей автобиографии, подчеркивая, тем самым, что и в годы скитаний, и в годы, проведенные в заключении, он продолжал исполнять свой долг – свои пастырские обязанности.

После революции арестовывали его не однажды, но Бог миловал, – после допросов отпускали со строгим предупреждением. Мягкий, кроткий батюшка, в двух пунктах только он был «неисправим»: на предложения представителей новой власти о закрытии храмов в его благочинии отвечал со свойственной ему невозмутимостью: «Мой долг не закрывать, а открывать храмы».

Обычные в таких случаях угрозы не достигали цели, он лишь тихо прояснял суть позиции: «Это мне не страшно, – “не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить, а бойтесь более Того, кто может и душу и тело погубить в геенне”». С тем же постоянством относился он и к «Живой Церкви», так, что и годы спустя, заполняя анкеты, на вопрос: «Состоял ли в обновленческом расколе?», – отвечал: «Никогда».

Этих-то двух пунктов и было достаточно для того, чтобы его жизнь сделалась неугодной. В 1922-м от расправы, даже не обставленной как суд в виду отсутствия формальных поводов для ареста, – а просто бандитской, разбойной, – его уберег «случай». Лошади, будто им приказал кто, понесли, да так, что ни один из предназначенных ему залпов не оправдал «изобретательности» стрелявших: в тот день батюшку вызвали на соседний приход будто бы для совершения водосвятного молебна в виду «болезни» настоятеля, как оказалось за сутки до того арестованного ГПУ.

Когда же храм в селе Михайловка, где он служил, закрыли, он стал исполнять то же, что и обычно, тайно, у себя или по приглашению с соблюдением некоторых мер предосторожности. Но молва расходилась, и пришлось скрываться, пока в 1941 г. его не выследили, предъявив на следствии весь его «послужной список» начиная с 30-х годов.

По статье 54 Украинского Уголовного Кодекса он был осужден на десять лет «без права переписки». Оставив трех дочерей, младшая из которых была еще подростком, одних, он отправлялся по этапу в лагерь, и долгое время о нем не было никаких известий.

О лагерных годах батюшка рассказывать не любил. Только отрывочные сведения дошли благодаря его домашним. Известно, что в лагере, где за «религиозную агитацию» можно было попасть в карцер, на верную смерть, он не только вел беседы с заключенными и совершал таинства, но и – богослужения. Заключенные распознали в нем пастыря и искренне привязались к нему: его не только никто не выдал, но даже бывшие уголовники из своей среды организовали для него своеобразную охрану.

По истечении десяти лет, перед самым освобождением, ему, между прочим, был задан вопрос о том, чем он собирается заняться на свободе? Батюшка ответил: «Я священник, служить намерен», и тут же получил еще пять лет ссылки в Красноярский край.

«Бриллианты» — для «диктатуры пролетариата»

Десять лет в лагере, пять – на полустанке Денежск в районе Игарки, до и после того – постоянные притеснения от властей, и так до самого конца…

Его богословское образование, основы которого заложила Холмская семинария[i] и Московская Духовная Академия[ii], знание языков: греческого, древнееврейского[iii], педагогический опыт, – могло ли все это иметь хоть какое-то значение?

Ленинская теория провозглашала необходимость «обращения на службу молодому советскому государству достижений культуры прежнего времени». Благодаря этому, целое поколение было введено в заблуждение надеждой, что можно избежать удара, удалившись от центра политических событий, «став незаметными», принося пользу на своем месте. – Вот и батюшка, в 20-е годы, не имея возможности продолжить образование в Академии, начал заниматься преподаванием: учил деревенских ребятишек в школе, в селе Михайловка Екатеринославской области. – Беда только в том, что практика большевизма для миллионов людей, таких как он, определяла положение человека «вне закона». Пытаясь на первых порах как-то приспособиться к новым обстоятельствам, впоследствии они вынуждены были скрываться, переезжая из города в город, дрожали от холода в ветхой одежде арестантов, уходили в топи на Ухте и заполняли своими телами братские могилы-рвы и склоны Анзера.

Эту судьбу разделил и один из любимых преподавателей отца Серафима в Академии – отец Павел Флоренский. После закрытия Лавры его как крупного ученого пригласили на работу в ВСНХ и в Главэлектро, где им был сделан ряд научных открытий государственного значения[iv]. В годы, когда была необходимость в старых специалистах, в учреждениях смотрели «сквозь пальцы» на то, что на работу отец Павел ходил, не снимая подрясника. Потом изменилось все: в 1928-м он был впервые арестован[v], а в 1933-м приговорен к десяти годам лагерей. Затем последовали ссылка на Дальний Восток, перевод на Соловки, и еще три года лагерных мытарств[vi], завершившиеся в декабре 1937-го расстрелом.

Священник Павел Флоренский

Невостребованными оказались знания, «не нужным» стало и главное богатство – человеческая жизнь. Потери о. Серафима коснулись и его родных (сан он принимал как белый священник), и семьи духовной. Из пятерых детей голодные годы пережили трое, подорвано оказалось и здоровье жены, скончавшейся в 1933 г. от туберкулеза, а в Сибири умерли и две его духовные дочери, отправившиеся за ним в ссылку. Однако ничто из того, что он пережил, не изменило его устроения.

«Кто разлучит нас от любви Божией»

Ни одна страсть под впечатлением тяжелых сторон жизни не легла шрамом на его душу. В страданиях она еще более просветлела, уподобилась Христу.

В тяжкие минуты батюшка писал близким из ссылки: «“Душа моя скорбит смертельно”. Вспоминая Гефсиманский подвиг Христа Спасителя, нахожу утешение и своей скорбящей душе». И уже не о себе была эта скорбь: «Скорблю, скорблю тяжело; скорблю о себе, скорблю о детях, сродниках своих, скорблю о пастве своей, скорблю о чадах своих духовных, скорблю о любящих, помнящих обо мне и ожидающих моего возвращения ныне. Но совершилось то, о чем я горячо и усердно молил Господа, “да мимоидет от меня чаша сия”»[vii].

В 1955 г. он вернулся из заключения. Четыре года служил на разных приходах Днепропетровской епархии, пока владыка Леонид (Поляков) не пригласил его служить к себе, в Курско-Белгородскую. И тогда же, 26 октября 1960 г., из рук епископа батюшка принял монашеский постриг, имея одно желание – разрешившись от мирских попечений, всецело посвятить свою жизнь пастырству. Небесным покровителем его становится особенно близкий ему святой, преп. Серафим Саровский, которого он почитал еще в детские годы. Кротость и неиссякаемая любовь, в полной мере воплощенная преподобным Серафимом, определила и главное в духовном облике старца Серафима (Тяпочкина): он миловал без конца, все прощал, все покрывал по заповеди.

На новое место служения в Никольском храме в с. Ракитном он заступил смиренно. Все было разрушено: стены покрыты изморосью, сверху падал снежок. Казалось, какая может тут быть молитва? Но он служил изо дня в день еще до начала восстановительных работ. Температура в храме держалась такая же, как на улице, не спасала и печурка, и когда о. Серафим выходил причащать, руки его дрожали от холода. Физическое же его состояние было в ту пору таково, что по селу прошел злой шепоток: «шкелета привезли».

Безропотно принял он и то, что пришлось поселиться в холодном домике, где и сидеть-то можно было только на полу; довольствовался самой скудной пищей. Все терпел: недоброжелательство, косые взгляды, неистовые выходки старосты[viii].

Милосердие его ошеломляло и действовало сильнее укоров. Как-то, когда в храме начался ремонт, подвыпившие работники обратились к нему довольно небрежно, и невольные свидетели этого эпизода ожидали уже строгого увещания, а батюшка, вместо этого, подошел к каждому из своих «помощников» и, обхватив ладонями головы, поцеловал их в щеки. Хмель, как рукой сняло, и притихшие мастера принялись за работу.

Маленькое братство, открытое всем людям

Постепенно вокруг о. Серафима сложилась крепкая духовная семья, куда входили монашествующие и миряне, и где не принято было подчеркивать различие «чина». В его храме трудились приезжавший из Лавры Преподобного Сергия иконописец, о. Зинон, и преданная батюшке келейница Неонилла, которую он постриг со временем в монашество, приезжало и множество людей не только из Белгородской епархии, но и со всех концов страны.

Власти запрещали ему принимать посетителей, устраивали проверки паломников, как нарушителей паспортного режима. Беседы о самом важном часто приходилось вести на ходу по дороге в храм и из храма, в условиях конспиративных…

Но что бы ни происходило вокруг, в одиночестве, и при постоянном стечении народа, о. Серафим не переставал молиться. Однако, имея расположение к аскетической жизни, он так и не решился принять схиму из опасения, что не сможет в той же мере оказывать помощь ближним, уделять им столько же времени, или недостойно пронесет связанные с принятием великого ангельского образа обеты. Так, почти до самого конца, и оставался он на людях и с людьми.

Лично о. Серафим был исключительно скромен: и духовные подвиги свои, и дарования, которыми был наделен, и вехи исповеднического пути скрывал, насколько это было возможно. Только иногда, проходя через ряды ожидавших его гостей, давал ответ на вопрос, который еще не успели задать вслух. И никогда никого не осуждал. Типичным для него разрешением тех ситуаций, когда исповедующиеся буквально места себе не находили, и готовились к тому, что последует епитимия, было тихо сказанное слово: «Ничего-ничего, как-нибудь…»

Одним батюшка предсказывал священство, другие, сами того не ожидая, вдруг обращались к покаянию, третьи во время его проповедей переживали внутренний, духовный переворот, полагая начало исправления…Великое множество людей могло бы сказать в ту пору: «Моя жизнь началась здесь». Счастливые, они видели исполнение слов апостола: «Кто разлучит нас от любви Божией: скорбь или теснота, или гонения, или голод, или нагота, или меч? ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, не может нас разлучить от любви Божией во Христе Иисусе Господе нашем» [Рим. 8: 35-39].

Примечания

[i] Его преподавателями и духовными наставниками были — иеромонах Даниил (впоследствии епископ, родной брат инспектора Московской духовной академии, тогда архимандрита, Илариона (Троицкого), ректор семинарии архимандрит Серафим (Остроумов), впоследствии епископ Белы Холмской, затем Орловский и архиепископ Смоленский, погибший в 1937 году.

[ii] Хотя время, проведенное им в Московской Духовной Академии, было непродолжительным, — в год его поступления она была закрыта, — время, проведенное в ее стенах в Троице-Сергиевой Лавре он с благоговением вспоминал до самой смерти.

[iii] Последний он знал настолько хорошо, что, став студентом Академии, занимался репетиторством.

[iv] Им была разработана теория и практика применения полупроводников, создан особый вид пластмассы – карболит, – которую стали называть «пластмассой Флоренского».

[v] Вскоре его отпустили.

[vi] В Соловецком лагере он делает более десятка научных открытий, занимается добычей агар-агара и йода из морских водорослей. «Умный йод» Павла Флоренского, который сегодня можно купить в любой аптеке — того же, лагерного, происхождения.

[vii] Цит. по: Архим. Виктор (Мамонтов). Сердце пустыни. Жизнеописание архимандрита Серафима (Тяпочкина).

[viii] Эта женщина, набрасывавшаяся на помощницу батюшки, через некоторое время умерла: упала на улице, и больше не встала.

Страница

архимандрит Серафим (Тяпочкин)

Информация

Другое

Действия

9 записей

«Как-то к архимандриту Серафиму пришел узбек, привел пятнадцатилетнего сына, упал в ноги священнику:
— Батюшка русский! Помолись за сына, припадком бьет!
— А ты веришь, что Бог может помочь? — спрашивает отец Серафим. Показать полностью… — Верю! — отвечает отец. — Везде был: у муллы в Ташкенте, у муллы в Бухаре, в Самарканде — всех прошел. Никто не помог. Помоги ты!
— Ну, что ж, давай молиться вместе, — сказал батюшка.
Встали они втроем на колени. Прочитал отец Серафим канон и молитвы о болящем, помазал его елеем — несмотря на то, что он не крещеный, а, по мусульманскому обычаю, обрезанный.
И говорит: — В субботу и в воскресенье у меня времени не будет — народу много на службе. А в понедельник приходи — так же, после обеда. И когда этот человек с сыном в понедельник появился у ограды храма Георгия Победоносца, то скинул у ворот обувь, встал на колени и так на коленях прополз все 36 метров — расстояние от ворот до домика батюшки Серафима! Вот урок всем нам! Кто из нас, русских, пойдет так на коленях к своему благодетелю. А узбек от радости через весь церковный двор шел на коленях и плакал. Две технички во все глаза смотрели:
— Да это тот самый узбек, который приводил сына! Что же он так плачет.
Приполз он к батюшке Серафиму, падает ему в ножки, благодарит и дает тысячу рублей. В шестидесятые годы это были немалые деньги.
— Я монах, — говорит отец Серафим, — мне деньги не нужны! Отнеси в любую мечеть, любому мулле отдай.
— Нет, мулла мне не помог, мечеть не помогла. На, батюшка, тебе! — и положил деньги ему на стол. Но батюшка все равно не взял награды:
— Не надо мне, я не за деньги молился, а ради Бога — потому что ты просил… Потом говорит:
— Ну ладно, отнеси к нашему бухгалтеру Татьяне Александровне (она была тоже москвичкой, ссыльной), она возьмет твое пожертвование на храм Георгия Победоносца. А черный материал на подрясник, 5 метров, отец Серафим взял. Прощаясь со священником, тот узбек пообещал:
— Пойду всем муллам расскажу — вот какая русская вера! Чуть позже он пригласил шестерых мулл, приехали они на двух машинах посмотреть на батюшку. Удивлялись. Батюшка был маленький, старенький, сгорбленный — ведь десять лет отсидел за веру…»

Протоиерей Валентин Бирюков

Лично о. Серафим был исключительно скромен: и духовные подвиги свои, и дарования, которыми был наделен, и вехи исповеднического пути скрывал, насколько это было возможно. Только иногда, проходя через ряды ожидавших его гостей, Показать полностью… давал ответ на вопрос, который еще не успели задать вслух. И никогда никого не осуждал. Типичным для него разрешением тех ситуаций, когда исповедующиеся буквально места себе не находили, и готовились к тому, что последует епитимия, было тихо сказанное слово: «Ничего-ничего, как-нибудь…»

Одним батюшка предсказывал священство, другие, сами того не ожидая, вдруг обращались к покаянию, третьи во время его проповедей переживали внутренний, духовный переворот, полагая начало исправления…Великое множество людей могло бы сказать в ту пору: «Моя жизнь началась здесь». Счастливые, они видели исполнение слов апостола: «Кто разлучит нас от любви Божией: скорбь или теснота, или гонения, или голод, или нагота, или меч? ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, не может нас разлучить от любви Божией во Христе Иисусе Господе нашем» [Рим. 8: 35-39].

Лично о. Серафим был исключительно скромен: и духовные подвиги свои, и дарования, которыми был наделен, и вехи исповеднического пути скрывал, насколько это было возможно. Только иногда, проходя через ряды ожидавших его гостей, Показать полностью… давал ответ на вопрос, который еще не успели задать вслух. И никогда никого не осуждал. Типичным для него разрешением тех ситуаций, когда исповедующиеся буквально места себе не находили, и готовились к тому, что последует епитимия, было тихо сказанное слово: «Ничего-ничего, как-нибудь…»

Одним батюшка предсказывал священство, другие, сами того не ожидая, вдруг обращались к покаянию, третьи во время его проповедей переживали внутренний, духовный переворот, полагая начало исправления…Великое множество людей могло бы сказать в ту пору: «Моя жизнь началась здесь». Счастливые, они видели исполнение слов апостола: «Кто разлучит нас от любви Божией: скорбь или теснота, или гонения, или голод, или нагота, или меч? ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, не может нас разлучить от любви Божией во Христе Иисусе Господе нашем» [Рим. 8: 35-39].

«Кто разлучит нас от любви Божией»
Ни одна страсть под впечатлением тяжелых сторон жизни не легла шрамом на его душу. В страданиях она еще более просветлела, уподобилась Христу.

В тяжкие минуты батюшка писал близким из ссылки: Показать полностью… «“Душа моя скорбит смертельно”. Вспоминая Гефсиманский подвиг Христа Спасителя, нахожу утешение и своей скорбящей душе». И уже не о себе была эта скорбь: «Скорблю, скорблю тяжело; скорблю о себе, скорблю о детях, сродниках своих, скорблю о пастве своей, скорблю о чадах своих духовных, скорблю о любящих, помнящих обо мне и ожидающих моего возвращения ныне. Но совершилось то, о чем я горячо и усердно молил Господа, “да мимоидет от меня чаша сия”»
Фото – батюшка Серафим в служении и в ссылке

Источники:

http://molitva-info.ru/tserkvi-i-hramy/starets-serafim-tyapochkin.html
http://www.pravmir.ru/arximandrit-serafim-tyapochkin-ya-svyashhennik-sluzhit-nameren/
http://vk.com/seraphymt